Мудрые мысли

Вениамин Александрович Каверин (настоящая фамилия — Зильбер, Veniamin Aleksandrovich Kaverin)

(6 (19) апреля 1902, Псков, Российская империя - 2 мая 1989 Москва, СССР)

Русский советский писатель. Лауреат Сталинской премии второй степени (1946).

Цитата: 18 - 34 из 125

В сердечной жизни совершился большой перелом - разлюбила тебя. Звучит это просто и случилось просто, когда я наконец поняла, что *душа - увы - не выстрадает счастья, но может выстрадать себя*.
(«Два капитана»)

В тринадцать лет он твердо решил разбогатеть. Его бледные уши начинали пылать, когда он говорил о деньгах. Это был врожденный искатель кладов суеверный и жадный.
(«Два капитана»)

Во всяком случае, я не собираюсь оставлять свою математику. Но ее я люблю, как добрую родственницу, а живопись – как Вас.
(«Два капитана»)

– Вот что я хотел вам сообщить, Татьяна, – сказал он, – если для ваших опытов понадобится бывший здоровый мужчина, выжимавший два пуда левой рукой, обратитесь к инженеру Репнину Д. С. Адрес известен.
Я поблагодарила и сказала, что для подопытного животного инженер Репнин Д. С. неудобен – слишком беспокойный объект: то влюбляется без памяти, то лежит при смерти, то волнуется, что сошел с ума…
(«Два капитана»)

Впрочем, мне часто хотелось плакать в Ленинграде - горе и радость как-то перепутались в сердце, и я бродила по этому чудному, просторному городу растерянная, очарованная, стараясь не думать о том, что скоро кончатся эти счастливые и печальные ленинградские дни.
(«Два капитана»)

Впрочем, море я не стала бы писать — и не только потому, что оно слишком красиво. Оно ежеминутно меняется, и останавливать его на холсте — это значит, мне кажется, подменять одно время другим. Ведь у художника свое, особенное время, отличающее его от фотографа, который может сделать моментальный снимок. Нет, при виде моря мне хочется не писать, а летать.
(«Два капитана»)

Вся беда в том, что мы многое, очень многое допускаем - лишь бы не видеть!
(«Два капитана»)

Вы представить себе не можете, как нравится мне море. Серое, хмурое, зеленоватое, всех оттенков, широкое и такое разное всегда. То оно тихо плещет на берег волну за волной, то начинает казаться, что оно сердится на людей за их мелочность и пошлость.
(«Два капитана»)

Где же ты Катя? У нас одна жизнь, одна любовь — приди ко мне Катя! Впереди еще много трудов и забот, война еще только началсь. Не покидай меня! Я знаю, тебе трудно было со мной: ты очень боялась за меня, всю жизнь мы встречались под чужой крышей. А разве я не понимаю, как важен для женщины дом? Может быть, я мало любил тебя, мало думал о тебе… Прости меня, Катя!
(«Два капитана»)

Говорят, что стареют, когда этого хотят. Неправда! Когда этого не хотят - еще больше стареют.
(«Два капитана»)

Да спасет тебя любовь моя! Да коснется тебя надежда моя! Встанет рядом, заглянет в глаза, вдохнет жизнь в помертвевшие губы! Прижмется лицом к кровавым бинтам на ногах. Скажет: это я, твоя Катя! Я пришла к тебе, где бы ты ни был. Я с тобой, что бы ни случилось с тобой. Пускай другая поможет, поддержит тебя, напоит и накормит – это я, твоя Катя. И если смерть склонится над твоим изголовьем и больше не будет сил, чтобы бороться с ней, и только самая маленькая, последняя сила останется в сердце – это буду я, и я спасу тебя.
(«Два капитана»)

Да, прав был доктор Иван Иваныч: ничто не пропадает даром! Жизнь поворачивает туда и сюда и падает, пробиваясь, как подземная река в темноте, в тишине вечной ночи, и вдруг выходит на простор. К солнцу и свету, как вышла сейчас моя машина из облачной каши, - выходит, и оказывается, что ничто не пропадает даром!
(«Два капитана»)

Доктор был высокий, полный, с крупными следами оспы на розовом лице и светлыми смеющимися глазами.
Нос у него тоже был насмешливый, острый. Он всегда шутил и, узнав, что я проглотил граммофонную иголку, тоже пошутил, сказав насмешливо:
- Музыкальный мальчик.
(«Два капитана»)

Дом - это ведь не хозяйство, не *совместное квартирование*, как ты говорил, даже не дети. *Дом* - это когда друг от друга ничего не скрывают.
(«Два капитана»)

Думать – это упорно исследовать предмет, подходить к нему с той и с другой стороны, собрать все доводы в пользу того или другого мнения о нем, устранить возражения, признать пробелы там, где они есть, и доказать, что их нет там, где находят другие.
(«Два капитана»)

Душа засорена бог знает чем, засорялась всю жизнь и продолжает засоряться почти ежедневно. Любовь, как метла, как баба с мокрой тряпкой в руках, трудилась и трудится до седьмого пота, чтобы вымести этот сор. Любовь очищает душу, возвращая её к самопознанию, к способности внутреннего взгляда, без которого смысл жизни уходит между пальцами, как песок.
(«Два капитана»)

– Дяденька, – смело сказал ему Петька, – как отсюда в Москву – направо или налево? Сцепщик посмотрел на него, потом на меня. Я похолодел: «Сейчас отправит в комендатуру».
– До Москвы, хлопцы, пятьсот верст.
– Ты только скажи, дяденька: направо или налево?
Сцепщик засмеялся.
– Налево.
– Спасибо, дяденька. Санька, пошли налево!
(«Два капитана»)