Мудрые мысли

Жерар де Нерваль (фр. Gerard de Nerval — псевдоним; настоящее имя и фамилия Жерар Лабрюни, Labrunie)

(22 мая 1808, Париж — 26 января 1855, Париж)

Французский поэт-романтик.

Цитата: 18 - 29 из 29

Подумай, человек! Тебе ли одному
Дарована душа? Ведь жизнь – всему начало.
Ты волей наделен, и сил в тебе немало,
Но миру все твои советы ни к чему.

Узрев любую тварь, воздай уму:
Любой цветок душой природа увенчала,
Мистерия любви – в руде, в куске металла.
«Все в мире чувствует!» Подвластен ты всему.

И стен слепых страшись, они пронзают взглядом,
Сама материя в себе глагол таит…
Ее не надо чтить кощунственным обрядом!

Но дух божественный подчас в предметах скрыт;
Заслоны плотных век – перед незримым глазом,
А в глыбе каменной упрятан чистый разум.

– Простота в одежде подобает богатству и не умаляет величия.
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)

С красотой его не может сравниться красота сынов человеческих; у него царственная осанка, а лик его ослепляет. Такими моя мысль представляет богов и дивов.
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)

Секс - камень преткновения для всякой лжи, это единственное, что нельзя подделать.

Сердце мое, которое до сих пор ничто не могло тронуть, разбилось, и я об этом почти не жалею… Но общество людей стало мне отвратительно. Теперь мне все равно, расточают мне хвалы или оскорбления, которые неразлучно следуют друг за другом и соединяются на одних и тех же устах, как полынь и мед!
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)

Созерцая смерть, отдыхаешь от тягот жизни.
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)

Такова сила гения, такова красота его души – сердца людей устремляются к нему и прирастают накрепко, не в силах оторваться.
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)

Театр создает иллюзию близкого знакомства с незнакомым человеком; отсюда великие страсти, которые возбуждают актрисы.

То, что он увидел, его отнюдь не успокоило. Царица сняла с себя все знаки власти и величия, но женщина в простоте утреннего наряда была куда опаснее. Волосы ее были убраны под длинное воздушное покрывало; белоснежное, почти прозрачное платье, распахнутое любопытным ветерком, приоткрывало грудь, чья форма не уступала самой совершенной чаше. В этом простом уборе мягче и нежнее казалась молодость Балкиды, и почтение не заслоняло ни восхищения ее красотой, ни желания. Эта трогательная прелесть, о которой она, казалось, сама не подозревала, эта девичья красота по-новому глубоко запечатлелись в сердце Адонирама.
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)

Царь же, покоренный, ослепленный, то досадовал на свою гостью, то боготворил ее, то впадал в уныние, то загорался надеждой. Гнев сменялся в нем желанием; он получил уже не одну рану, а для мужчины полюбить слишком скоро почти всегда значит полюбить безответно.
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)

...этот мирок стар, а старость немощна...
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)

Я не стану отрицать, что жена может увлечься своим мужем, - в конце концов, он тоже мужчина.

Я никогда не любил быть среди себе подобных... я чувствовал себя одиноким.
(«История о царице Утра и о Сулаймане, повелителе духов»)