Фридрих Ницше


  Во всякой морали дело идет о том, чтобы /открывать/ либо /искать высшие состояния жизни/, где /разъятые/ доселе способности могли бы соединиться.


  В моей голове нет ничего, кроме личной морали, и сотворить себе право на нее составляет смысл всех моих исторических вопросов о морали. Это ужасно трудно -- сотворить себе такое /право/.


  Право на новые собственные /ценности/ -- откуда возьму я его? Из права всех старых ценностей и границ этих ценностей.


  *Послушание* и *закон* -- это звучит из всех моральных чувств. Но *произвол* и *свобода* могли бы стать еще, пожалуй, последним звучанием морали.


  Ах, как удобно вы пристроились! У вас есть закон и дурной глаз на того, кто только в /помыслах/ обращен против закона. Мы же свободны -- что знаете вы о муке ответственности в отношении самого себя!


  В каждом поступке высшего человека ваш нравственный закон стократно нарушен.


  Вас назовут истребителями морали: но вы лишь открыватели самих себя.


  *Если ты ведаешь, что творишь, ты блажен, -- но если ты не ведаешь этого, ты проклят и преступник закона*, -- сказал Иисус одному человеку, нарушившему субботу: право, обращенное ко всем нарушителям и преступникам.


  Иисус из Назарета любил злых, а не добрых: даже его доводил до проклятий их морально негодующий вид. Всюду, где вершился суд, он выступал против судящих: он хотел быть истребителем морали.


  *Добро и зло суть предрассудки Божьи*, -- сказала змея. Но и сама змея была предрассудком Божьим.